Александра, не торопясь, шла на работу, вдыхая напоЁнный ароматом цветущих каштанов пьянящий майский воздух и любовалась буйством сочной молодой листвы. Это было её самое любимое время года, время, когда вместе с оживающей природой оживает душа и кажется, что вот именно сейчас жизнь начинается заново. Она специально вышла с большим запасом времени, чтобы превратить рутинный путь на работу в приятную прогулку, тем более, что прогулки ей теперь прописаны безоговорочно и категорически. Александра невольно улыбнулась. Она до сих пор боялась верить, что их с Антоном семилетнее ожидание теперь приобрело реальные перспективы появления малыша. Загадывать она боялась. После стольких лет обследований тревог, молитв и периодически подступающего отчаяния весть о наступившей беременности до сих пор казалась ей чем-то нереальным, феерическим, способным ускользнуть в любой момент. Антон, похоже, тоже испытывал нечто подобное, потому что частенько смотрел на супругу озабоченно, следил за её режимом дня и ворчал, если приходилось задерживаться на работе. А недавно даже потребовал, что бы она свела к минимуму свои операции. Александра, конечно, очень любила мужа и понимала, что перегрузки ей ни к чему, но пообещала сократить только ночные дежурства.
— Тош, ну как ты себе это представляешь? Вот привозят человека на скорой, у него зачастую жизнь на кону стоит, а я скажу, что мне перегрузок нельзя? Я же хирург, это моя работа, тогда надо вообще уходить из профессии.
— Ну не нагребай хотя бы плановых, — глаза Антона смотрели тревожно и просящее.
— Хорошо, клятвенно заверяю распределять плановые без штурмовщины, — улыбнулась она, разлохмачивая темнокудрую мужнину шевелюру.
Эх, знать бы Антону, что совсем нетрудные операционные случаи выматывают её больше всего. Но на Юрия Семёновича, нового заведующего жаловаться никак нельзя, Антон вообще по натуре горяч, а сейчас ещё и напряжён, может и разборки в отделении устроить, с него станется. Может быть, ещё и удастся выровнить отношения, если она поймёт, чем именно так раздражает своё начальство. Процент успешных операций у неё высокий, отношения с коллегами нормальные, даже пациенты редко жалуются, на что уж бывают капризны. Прям интересно, и что ему так не нравится на самом-то деле?
Чёткий ритм хирургического отделения вытеснил сомнения и терзания. Обход, листы назначений, беседы с родственниками, куча ждущих заполнения историй болезни, всё это не оставляло места для излишней озабоченности личными неприятностями. К тому же всегда находились желающие заглянуть в ординаторскую с каким-то вопросом. Больные Александру любили за профессионализм, доброжелательность и мгновенное умение находить к каждому свой ключик. Ей как-то всегда удавалось успокаивать мнительных, подбадривать отчаявшихся, одёргивать не в меру резвых. Врач Александра Игнатьевна была строга, справедлива и самоотверженно любила своё дело. Это не могло не вызывать у людей уважение и случаи острых конфликтов были крайне редки. Поэтому, когда в ординаторскую ворвалась средних лет женщина, грозя во весь голос хирургу Стрельцовой всеми карами земными и небесными, Александра несколько опешила и даже сразу не поняла, в чём дело.
— Сидишь тут, красавишна, бумажки заполняешь и плевать тебе, что Митеньку моего на тот свет спровадила, неучь косорукая!, — заходилась женщина, гневно сверкая глазами и подступая всё ближе к столу, — Ты за сколько диплом-то свой купила, бесстыжая? Ты думаешь, всё всегда тебе с рук сойдёт и будешь всю жизнь, как сыр в масле кататься? Да я всё, что возможно сделаю, чтобы если не посадить тебя, то по крайней мере, с местечка тёпленького сдвинуть, душегубица! Кто-нибудь считал, скольких ты уже сгубила здесь, до сроку-времени?
Александра потеряла дар речи, оторопело глядя на посетительницу. Пациенты на её столе не умирали, да и с послеоперационным периодом было всё более-менее стабильно. Кто эта женщина и о каком Митеньке она толкует?
— Погодите, не кричите так, я Вас совершенно не понимаю, — ей всё-таки удалось вернуть себе самообладание, — Насколько я понимаю, вы родственница одного из пациентов. Уточните, пожалуйста, имя, фамилию и диагноз больного, чтобы я вообще смогла определить, о чём речь.
— Ах, не понимаешь?, — голос разъярённой женщины зазвучал ещё громче, выдергивая из палат встревоженных пациентов, привлечённых разразившимся скандалом, — У тебя люди что, пачками мрут, что ты и имён-то их не запоминаешь?, — двери ординаторской остались открытыми и в них уже заглядывали любопытные лица.
— Вы меня явно с кем-то путаете, — изо всех сил пыталась сдерживаться Александра, — в моей практике не было летальных исходов. Как фамилия больного, я спрашиваю Вас ещё раз.
— Ах не было?, — задохнулась от возмущения посетительница, — А Ломакин Дмитрий Иванович, значит десять дней назад по своей воле что ли на тот свет отправился? Так, не таковский у меня мужик был, вот что я тебе скажу. Зарезала ты его, а теперь дурочкой прикидываешься?
— Перестаньте орать!, — внезапно рубанула воздух командирским голосом Александра и скандальная тётка невольно попятилась, — Я Вам совершенно официально заявляю, что пациента с такой фамилией я не оперировала. Когда он поступил и с какими жалобами?
— Это в прошлое Ваше дежурство было, — подала голос прибежавшая на шум старшая медсестра Ольга Валерьевна, — у больного были сильнейшие боли в поджелудочной, которые после переросли в осложнение и некроз.
Это помню, — картина наконец-то начала прорисовываться, — Да, я приняла больного в приёмном отделении, но оперировал его хирург Шилов, потому что следом привезли пострадавшего после ДТП и я бы физически не смогла бы разорваться на две операционные. Поэтому, уважаемая, если у Вас есть какие-то претензии к лечащему врачу, то сегодня его нет, он сдал ночное дежурство. Я понимаю Ваше горе, но прошу учесть, что у Вашего мужа было заболевание, которое далеко не всегда имеет благоприятный прогноз, поэтому термин «зарезали» здесь, мягко говоря, неуместен, — Александра с досадой заметила в дверях ординаторской заведующего отделением. Только его в этих разборках и не хватало!
— Ах, ты мне здесь ещё и мораль читать будешь?, — недобро прищурилась женщина, вместе с тем явно сбавляя натиск, — Ну что ж, твоё счастье, что это не ты. А с этим Шиловым я ещё побеседую. Она тяжело двинулась к двери, но внезапно остановилась и бросила в Александру прощальный камень:
— Понимаешь моё горе, говоришь? Да ничего ты не понимаешь! Знаешь, что за мужик мой Митенька был? Просто огонь! Что обнимет, что поцелует, что к себе прижмёт! Не чета твоему мужу и в постели Антоша так себе, слабоват… Уж я-то знаю, что говорю.
В воцарившемся после этих слов гробовом молчании странная посетительница вышла из ординаторской, вслед за ней, пряча глаза и перешептываясь, стали расходиться больные и медперсонал, а Александра так и осталась стоять, пытаясь осознать и переварить услышанное.
Это что за галиматья такая? Антон и эта женщина? Того просто не может быть. Нет, она совсем недурна собой, и, возможно, даже привлекательна, когда не орёт дурным голосом, но…. Может быть это какая-то старая история? Нет, потом, всё потом, сейчас надо закончить назначения, пациентам нужно лечение, а не это гастролирующий цирк. Она сосредоточилась и углубилась в работу, подспудно ощущая, как зароненное только что зерно сомнения потихоньку обустраивается на новой почве, норовя пустить ростки и корни.
Дорога домой была трудной. Что она скажет Антону? Как посмотрит ему в глаза? Он, конечно, обзовёт её сумасшедшей и опять потребует сменить работу. Кстати, а только ли от заботы он этого требует? Может быть, зная характер этой женщины, он боялся их встречи после смерти её мужа? Бред. Тяжёлый бред, галлюцинаторный. Но почему в последнее время Антон так часто был несколько отчуждён и задумчив после своих отлучек по делам? Глупость какая, у него могут быть в бизнесе свои проблемы. Нет, беременная женщина всё-таки реально психически неустойчива, в другое время она даже внимания ни на что не обратила.
Александра уже почти было уговорила себя, но как назло, Антон вернулся с работы хмурый и молчаливый, на расспросы отвечать отказался, вяло поел, чмокнул жену в нос и , зарывшись в плед, погрузился в просмотр какого-то зубодробительного триллера. Он так и заснул на диване, сжимая в руках пульт от телевизора и подложив под голову подушку в виде большой плюшевой черепахи. Супруга подоткнула поудобнее плед, выключила телевизор и в полном смятении вернулась на кухню. Подозрения подступили с новой силой: почему Антон ничего не сказал о причинах своего плохого настроения? Может быть, эта женщина проговорилась ему о безобразной сцене в отделении и он теперь не знает, как себя вести? Он никогда раньше не оставался на ночь на диване и к телевизору был почти равнодушен, считая его ящиком для размягчения мозгов. Что-то здесь не так. А что не так? Волна утихомирившейся было паники опять поднялась, и, будучи не в силах с ней справиться, Александра набрала номер лучшей подруги. Анюта, верный и преданный товарищ, да к тому же и юрист по совместительству, выслушала всё внимательно и не перебеливая, на несколько секунд зависла в паузе и резюмировала:
— Не психуй, дорогая, тебе это вредно. Даже если мужик и сходил налево, это ещё не катастрофа, с ними со всеми это случается. Хуже, если зацепится. Но судя по тому, как он рад будущему ребёнку, это вряд ли . Так что прими валериану и расслабься, жизненные корабли время от времени штормит, это нормально.
— Не могу, — всхлипнула в трубку Александра, — Как представлю, что он с этой мымрой мог в одной постели лежать, меня тошнит.
— Это токсикоз, — Анюта не отличалась сентиментальностью, — Ладно, требовать от женщины в твоём положении хладнокровия всё равно, что просить субтропический климат быть не слишком влажным. Мы кое-что предпримем. У меня коллега, который мне кое-чем обязан, решил открыть свой бизнес и попробовать себя в роли частного сыщика. Вот пусть на этой сладкой парочке и порепетирует. Ты же адрес её мужа в больнице сможешь достать? Наверняка она живёт там же.
— Смогу, — заверила, вытирая слёзы Александра. Намечался конкретный план действий, это ободряло.
— Вот и ладушки, — голос Анюты принял успокаивающие интонации, — Сбросишь мне его и мы всё выясним. А теперь баиньки, моя хорошая, ещё не хватало, что вся эта чепуха повредила маленькому созданию. Буэнос ночес!
Спала Александра неважно. Утром, проснувшись ни свет, ни заря и увидев, что Антон по-прежнему спит на диване, она, не желая дождаться его пробуждения, оставила на плите завтрак и тихонько выскользнула из квартиры, отправившись на работу на полтора часа раньше нужного времени.
На работе отвлечься тоже не удалось. Всё время казалось, что коллеги смотрят с любопытством или скрытым сочувствием, пациенты с некоторым недоверием, а завотделением её вообще проигнорировал, это уже даже не показалось. Вишенкой на торте стал звонок Антона, которым он сообщил, что находящийся под угрозой контракт требует срочной недельной командировки. И то, что он обещал как можно быстрее уладить все дела и просил её себя поберечь, беспокоясь о ней в его отсутствии, ситуацию только усугубило.
— Не беспокойся обо мне, — стараясь быть спокойной и приветливой ответила Александра и неожиданно для себя самой выпалила непонятно откуда взявшееся решение, — Чтобы ты был абсолютно спокоен, я недельку поживу у папы. Он за мной присмотрит.
Антон на папин присмотр безоговорочно согласился, а Александра диву далась, как она сумела мгновенно сориентироваться. Она уже понимала, что ей сейчас очень трудно будет жить бок о бок с Антоном, а тем более оставаться одной в квартире, но вот то, что она, не особенно умеющая играть в двойные игры, так непринужденно выкрутилась, было неожиданно для неё самой. А за кем тогда будет наблюдать начинающий сыщик? Вот пусть и понаблюдает, правда ли уедет Антон и если да, то с кем.
Борис Андреевич неожиданному визиту дочери обрадовался и лишних вопросов не задавал. После утраты супруги он жил одиноко, внуков ждал с большим нетерпением и ничего необычного во временном переезде дочери не усмотрел.. Под эту же версию подходила неожиданная бледность Александры, хандра и желание подольше поваляться в постели. Дни тянулись тягуче и мучительно. Анютин сыщик установил, что Антон действительно уехал, уехал один и судя по всему, по делам. Скандальная женщина оказалась гражданской женой почившего Ломакина, проживала теперь одна по указанному адресу, в общении с другими мужчинами замечена не была, носила имя Надежда и фамилию Угрюмова, работала продавцом в супермаркете. Никаких фактов, указывающих на её связь с Антоном обнаружено не было.
— Мать, может быть, ты вообще зря паникуешь?,- вопрошала по телефону рассудительная Анюта, — Ты не допускаешь мысли, что она тебе всё это просто так брякнула, чтобы зло сорвать? Мне кажется, что эта угрюмая надежда не во вкусе твоего Антона.
— Допускаю, — вяло соглашалась Александра, оценив подругин каламбур и всё равно просила понаблюдать за ними по возвращении Антона. Чувствовать она себя стала неважно. К пониженному настроению добавились тянущие боли внизу живота и и на очередном осмотре врач, постучав по столу пальцами предложил ей лечь на сохранение.
— Я бы перестраховался, — честно признался он, Тем более, что Вам нужно будет в скором времени провести дополнительные обследования, вот сразу в стационаре всё и сделаете.
Александра согласилась безоговорочно. И причин этому было несколько. Основной, конечно же был страх за ребёнка, но подспудно вертелась зловредная мыслишка о том, что это позволит не возвращаться пока к Антону и получить информацию о его действиях в условиях полной самостоятельности в пустой квартире.
Перепуганный муж примчался в больницу прямо с вокзала. Глядя в его встревоженное лицо, Александра даже устыдилась своих подозрений, но поскольку мнимые страхи зачастую имеют над человеческой природой силу ничуть не меньшую, чем реальные, поговорить с мужем начистоту так и не решилась, решив дождаться информации Анютиного протеже.
Но совершенно неожиданно этот важный и значимый для Александры вопрос стал не просто незначимым, а даже смешным.
Просматривая результаты обследования врач неожиданно нахмурился и начал усиленно тереть подбородок. Александра похолодела.
— Не томите, — потребовала она, — Что там?
— Ничего утешительного я Вам сообщить не могу, — доктор смотрел куда-то в сторону, — По итогам обследования у ребенка обнаружилась довольно тяжёлая патология, поэтому мы обычно предлагаем родителям принять решение о прерывании беременности.
— Какова вероятность ошибки?, — Александра так просто сдаваться не собиралась.
— К сожалению, не более одного процента,- констатировал врач.
— Один процент?, — Александру захлестнуло какой-то яростной и мощной волной, — Даже если полпроцента, это всё равно шанс! Вы знаете, сколько мы ждали ребёнка? И Вы предлагаете мне его убить, имея в резерве целый процент? Да я скорее убью Вас!, — женщина сорвалась со стула и помчалась по больничным коридорам не разбирая дороги, задыхаясь от потрясения и смахивая с лица жгучие слёзы
Приехавший вечером Антон застал жену собранной, но какой-то сгорбившейся и посеревшей. Не говоря ни слова, он обнял её за плечи, повернул к себе лицом и, заглянув в глаза, задал один вопрос:
— Что?
— Ничего хорошего, — голос Александры был тих и шуршал как высохший осенний лист, — Хромосомная патология. Риск рождения ребёнка с тяжёлыми аномалиями развития –девяносто девять процентов. Рождённый ребёнок умирает в раннем возрасте. От аборта я отказалась. Ты волен принимать любое решение.
Антон разжал руки и тяжело осел на стоящее в коридоре кресло.
— Ты, я вижу держишь меня за попрыгунчика. Как ты тогда со мной живёшь?
— За кого?, — она не сразу поняла мужа.
— За попрыгунчика. Прыг-скок, прыг – скок, неважно, где, когда и с кем, лишь бы удобно, легко и весело. Ты меня таким считаешь?
Александра опустила глаза:
— Она бы могла родить тебе здорового ребёнка.
— А, так значит, ты мне уже и «её» нашла, — горько усмехнулся Антон,- Познакомишь?
И тут Александру прорвало. Она ревела в голос, захлёбываясь, заикаясь и пытаясь сквозь рёв рассказать Антону про свои переживания, про визит вздорной скандальной женщины, про Анютиного сыщика. Супруг крепко держал её за плечи, слушал, не перебивая, силясь уловить суть происходящего. Наконец, когда Александра, выговорившись, наревевшись и обессилев, притихла, он, не говоря ни слова, прижал к себе её голову, погладил по волосам и глухо произнёс:
— То, что ты с этим столько ходила молча, мучаясь и переживая, я списываю на особенности восприятия беременной женщины и впредь прошу так больше не делать. Любую проблему проговаривать надо сразу, как и полоть сорняки, иначе корни прорастают глубоко и плохо корчуются. А сейчас ты успокоишься и подумаешь о том, что нам, кажется пришло время на собственной шкуре прочувствовать значение фразы: «Бог не по силам испытаний не даёт». Кроме того, я хочу, чтобы ты всегда помнила, что это испытания не твои или мои, а наши совместные. И думать о том, как их преодолеть и какое принять решение, мы тоже будем вместе. Ты меня хорошо поняла, девочка?
Александра подняла на мужа опухшее от слёз лицо и послушно кивнула.
— Вот и хорошо. А теперь ты слопаешь фрукты и творог, которые я тебе принёс, послушаешь на ночь хорошую музыку и спокойно заснёшь с чёткой мыслью о том, что утро вечера мудренее в любом раскладе.
С этими словами Антон крепко прижал к себе жену, стараясь, чтобы она не заметила, как гримаса боли и отчаяния неумолимо искажает его лицо.
Утро оказалось мудренее не намного. Вместе с обходами и консилиумами начались уговоры врачей как следует подумать над ситуацией и прервать беременность, пока не поздно. Фрукты с творогом не лезли в рот, музыка раздражала, все люди без исключения тоже. Александра с трудом воспринимала происходящее. Она напоминала себе старую раненую волчицу, у которой вопреки всем законам природы стая почему-то решила отобрать и загрызть последнего позднего выстраданного волчонка. От пережитых потрясении у неё не осталось ни мыслей, ни чувств, ни способности к рассуждению, один только сплошной материнский инстинкт. Неизвестно, что думал и чувствовал Антон, но видя её состояние, он не заводил вообще никаких разговоров на эту тему. Не уговаривал, ни в чём не убеждал, не обнадёживал. Он просто был рядом. Они подолгу сидели молча, обнявшись, супруг только крепко сжимал холодную Сашину руку. Она была ему благодарна за это молчание. Это было единственное, что её хоть как-то успокаивало. Борис Андреевич, очевидно проинструктированный зятем, тоже был немногословен. Приходил ненадолго, сдержанно шутил, рекламировал принесённые вкусности и очень умело делал вид, что ничего не происходит. Александра была ему тоже благодарна. То, что она делила с Антоном, разделить ещё и с отцом она уже не могла. Угроза прерывания беременности миновала, но медицина не торопилась выпускать Сашу на волю, видя её моральное состояние. Александра тоже не просилась. Она просто не представляла себе как она будет общаться с людьми, отвечать на расспросы, обсуждать житейские проблемы. В больнице же она могла часами сидеть в больничном саду или лежать на кровати лицом к стене, делая вид, что спит.
Неизвестно, сколько бы это всё продолжалось, если бы не старенькая санитарка Тимофеевна. В один из дней, когда Антон уже ушёл, а Саша осталась сидеть в больничном коридоре, подтянув ноги под кресло, Тимофеевна ненароком приблизилась к ней, натирая тряпкой и без того чистый линолеум.
— Дай-ка, милая, я здесь чистоту наведу, чай не помешаю,- ласково заговорила она, орудуя шваброй вокруг кресла и исподволь поглядывая на Александру. Та после визита Антона была в более или менее спокойном состоянии, и пожилая женщина, притворно охнув, взялась за поясницу и присела рядом.
— Вижу я , тяжело тебе, милая, — без обиняков начала она, — А из-за того, что сама-одна пытаешься со всем справиться вдвойне тяжело. Человек слаб да немощен, ему свыше помощь нужна, без неё он песчинка, ветром гонимая. Ты в саду уж почитай, на всех скамейках посидела, а мимо самого главного прошла. Возле главного корпуса храм Божий видела? Видела. А как он называется, знаешь? А посвящён он иконе Божией матери «Помощница в родах». И служит там неслучайный в деле своём человек – отец Ярослав. Запомни, милая, когда кажется, что уже совсем некуда идти, идти надо к Богу. Вот и не мешкай. Другой дороги у тебя нету. Уж поверь мне, милая, я жизнь прожила да всякого повидала и в отделении нашем в том числе.
Не дожидаясь ответа Александры, Тимофеевна легко встала, подхватила ведро и швабру и, слегка переваливаясь, направилась в другой конец коридора.
На следующее утро храм встретил Александру благоговейной тишиной и огоньками нескольких горящих свечей. Службы в этот день не было и немолодой, но статный священник негромко читал у аналоя какие-то молитвы. Александра зажгла свечу и стала, смятенная, у образа Божией матери, пытаясь и сконцентрироваться на молитве, и не упустить из виду священника. Минут через десять он закрыл требник и заметил стоящую женщину. Повидавший за время своего служения немало человеческих слёз, он сразу заметил печать неизбывного горя на её облике и задержал взгляд, давая ей возможность заговорить.
— Отец Ярослав?, — Александра нерешительно подошла к нему.
— Да, у Вас что-то стряслось?
Всё, что стряслось Александра поведала на этот раз сравнительно спокойно, удерживая слёзы и стараясь быть предельно краткой.
— Вы с мужем бываете в церкви?,- осторожно спросил отец Ярослав, когда она умолкла.
— Если честно, то от случая к случаю, — кривить душой было неуместно, — На Пасху, на Крещение, иногда просто так, по зову сердца. Постоянно нет, хотя считаем себя в общем-то людьми верующими.
— И то хорошо,- голос отца Ярослава был мягок и в то же время основателен, — Что я Вам скажу? Наша жизнь нынче такова, что человека, в основном, к Богу приводит горе. В радости мы о Творце вспоминаем редко, принимая всё как должное. Но тем не менее Его любовь к нам очень велика. Но мы её или не замечаем, или в ней сомневаемся. А нам надо на неё уповать. И просить у Господа хоть малую толику этой любви сердцам нашим, чтобы могли мы перенести всю боль и несовершенство этого мира. Тогда Он её даёт. Не обязательно сразу и никогда именно так, как мы это представляем. Но только любовь ко всему сущему и принятие воли Господней даёт нам силы жить и преодолевать скорби наши. Для Вас сейчас настало трудное время. Несколько месяцев Вам с мужем предстоит жить в полном неведении, выпадет на вашу долю счастливый один процент или нет. А потом или возликовать или принять с любовью и смирением случившееся. Сейчас волю Его не ведает никто. Но без помощи Божией вам этот путь одолеть вряд ли по силам. Я запишу имена ваши и помолюсь о здравии и укреплении вас в скорби, но самое главное будет за вами.
— Что именно?, -Александра замирала в предчувствии хоть малой надежды.
— Очень многое будет зависеть от вашей веры и горячей молитвы. Но без участия в таинствах церкви это будет крайне сложно. Вы исповедовались когда-нибудь?
— Нет, — честно призналась Александра.
— Без исповеди и покаяния человек не может приступить к главному таинству – Причастию. Людям в зрелом возрасте вспомнить все свои ошибки и проступки бывает довольно сложно, поэтому я поступаю так, как мой духовный отец. Он обычно предлагает в таком случае купить простую ученическую тетрадь, сесть в тишине и попытаться максимально подробно вспомнить всю свою жизнь, начиная с семи лет – это возраст, когда человек становится ответственен за свои проступки. Вспомнить всё, в чём вы по своему ощущению были неправы. Кто сколько вспомнит, столько и напишет. Надеюсь, Вы понимаете, что это тайна исповеди и никто, кроме священника, принимающего исповедь, этого не читает. Потом человек начинает потихоньку воцерковляться: утренние и вечерние молитвы, посещение богослужений, Причастие и очень постепенное, почти незаметное изменение себя. На первый взгляд, просто обряд. Но это только на первый взгляд. За этим кроется неисчерпаемый источник Божией любви и благодати. Приходите к нему испить. И мужа приводите. Чью же ещё молитву, как не страждущей матери услышать Господу?
— А чудеса бывают?, — одними губами спросила Александра
— На самом деле чудеса Господни на каждом шагу, просто человек редко умеет их видеть и понимать. Я понимаю, какого чуда жаждет Ваша душа, но я не буду ни обнадёживать Вас, ни разочаровывать по той простой причине, что я всего лишь человек, а пути Господни ведомы только Ему самому.
— Я поняла, — склонила голову Александра, чувствуя какое-то непонятное умиротворение и твёрдость, часто возникающие у людей, принявших важное и трудное решение. Вы здесь бываете каждый день?
— Практически да, — кивнул отец Ярослав, -Приходите.
Вечером Антон застал жену изменившейся. В ней снова появилась свойственная ей собранность и целеустремлённость, только на этот раз эти качества были обращены куда-то внутрь, обозначая человека, в котором произошёл какой-то внутренний перелом. Антон смотрел вопросительно, не торопясь произносить что-либо вслух .
— Тош, я сегодня была в том белом храме, что стоит возле главного корпуса.
— И?, супруг постарался сделать вопрос как можно более кратким.
Александра вздохнула, собираясь с духом и потихоньку, запинаясь и подбирая слова рассказала всё о своём утреннем разговоре.
Когда она закончила рассказ, Антон помолчал, потом зачем-то потёр руки, словно они замёрзли и без обиняков спросил:
— Тебе тетрадку на сколько листов покупать: на двенадцать, восемнадцать или двадцать четыре?
— А тебе?, -в глазах Александры впервые за долгое время мелькнула лёгкая тень улыбки.
— Я боюсь, что мне и девяноста шести не хватит, но только я за раз столько не вспомню, — честно признался Антон.
Из больницы Александра выписалась на следующий день и жизнь её начала потихоньку пробивать себе новое русло. На удивление они с Антоном очень свободно почувствовали себя в этом русле. Очевидно, большое горе и ясная цель помогают отсечь всё лишнее, наносное и второстепенное. Говорили друг с другом они по-прежнему мало, но пожалуй, никогда до сих пор не чувствовали такого единства. Александра ходила на все необходимые осмотры, врачи изучали вдоль и поперёк её обследования, но ничего конкретно сказать не могли, а разговоры о прерывании беременности уже утратили свою актуальность. На работе все держались доброжелательно, но почтительно с этой какой-то новой Александрой, сосредоточенной и словно прожившей за короткий срок пребывания в больнице огромное количество лет. Никто не знал о неблагополучных хромосомах, но отчего-то даже завотделением оставил свои придирки, словно чувствуя, какую неподъёмную внутреннюю ношу несёт сейчас в себе эта женщина. Александра и сама чувствовала себя другой: она стала смотреть на мир как-то объёмно, чуть отстранённо и вместе с тем очень живо, неуловимо чувствуя как всю его красоту, так и хрупкость. Она жила так, словно боялась расплескать себя, утратить то новое, глубокое и непостижимое, что прорывалось сквозь обыденность и заставляло ощущать окружающее ярко и непосредственно, как в детстве. Антон тоже посерьёзнел. Рабочие передряги перестали так, явственно действовать, горячий нрав начал уравновешиваться, уступая место спокойной иронии и основательности. Когда в назначенный срок пришло время везти Сашу в роддом, он сел за руль сам и всю ночь, и ещё полдня просидел , не смыкая глаз в дермантиновом больничном кресле.
После обеда зазвеневший телефон отца Ярослава высветил номер Александры.
— Да,- горло почему-то слегка перехватило, — Я слушаю Вас, Саша.
— Отец Ярослав, у меня дочка, вес три пятьсот. И, судя по всему, с ней всё в порядке. По крайней мере врачи ничего подозрительного не нашли.
— Слава Богу! Я Вас поздравляю, Саша, — отец Ярослав только сейчас понял, что он волновался так, словно это был и его ребёнок тоже, — Имя девочке уже выбрали?
— Знаете, отец Ярослав, — даже по телефону было слышно, что Александра улыбается, Мне как-то попалась в одном из чатов дискуссия, где сведущие люди обсуждали, какое именно правильное имя у Бога. Я в богословии полный чайник, отец Ярослав. Поэтому я дочку назвала тем Его именем, которое я единственно знаю. Её зовут Любовь. И ещё… Отец Ярослав, как Вы думаете, это чудо или врачебная ошибка?
— Каждая приходящая в этот мир жизнь и есть настоящее чудо, — уклонился от прямого ответа отец Ярослав и после секундной паузы добавил, — Через сорок дней можете уже приносить девочку на крещение.
